Гугл глючило. Часа четыре от Москвы — и вдруг на самых подступах к Спасскому-Лутовинову навигатор потребовал свернуть с асфальта к лешему в овраги. С Тургеневым всегда так: кажется, разложен весь по полочкам со школы, а зазеваешься — пиши пропало. Все время водит, ворожит, ловушки расставляет — и неизвестно, где он самый настоящий. Великое всегда непросто. Короче говоря, я Гуглу не поддался. Прибыл.
У ворот в музей-усадьбу длинный транспарант. Первый Тургеневский шахматный турнир. Лучшему шахматисту из писателей и лучшему писателю из шахматистов посвящается. Над Спасским-Лутовиновым распахнулось утро и раскрылись тучи: из-за них, сказал бы сам писатель, показалась лазурь, ясная и ласковая, как прекрасный глаз.
Народу набежало как-то сразу много. А надо понимать, что в Спасском-Лутовинове — войдешь, и сразу как гипноз: тут воздух прян, пруды тягучи, деревья долговязы, а листья заняты дремотной болтовней. И тени ходят сами по себе. Не исключено, что среди них и сам Иван Сергеевич.
И вот еще: старушки, молодушки — все тут сразу чувствуют себя тургеневскими девушками. Зачарованное место.
Среди гостей один сенатор, орловский вице-губернатор и даже бывший (шестой) президент Всемирной шахматной организации ФИДЕ. Рассыпались по парку маргаритками. Счастливчиков уже везут кареты по усадьбе. Другие в лодках по пруду. Кто-то успел дойти и до Аптекарского огорода — здесь, в оранжерее, разные полезные рассады напоминают о пристрастиях хозяйки, маменьки писателя, Варвары Петровны.
У главной сцены мценский хор поет, как рукоделье вышивает — зажигательно. Но по словам Сергея Ступина, директора Спасского-Лутовинова, еще нельзя тут прозевать концерт: в глубинке парка, на опушке, где скамейки на колесиках и читальня под открытым небом, — играет струнный квартет (приехал из Орла): Бетховены до дрожи пробирают. Чуть левее, кстати, в том же парке — вернисаж пейзажей от художника Георгия Дышленко. Дальше к большому спасскому пруду — из новой беседки «Левада» — откроются другие горизонты. И, кстати, всюду появились указатели, скамеечки — месяцы под карантином здесь не пропали зря.
Да, но при чем тут шахматы? А ведь они тут неспроста.
Напутствия официальных лиц уже слышны на главной сцене. Увы, не смог приехать на турнир вице-чемпион мира Алексей Широв — из-за пандемии и перекрытых границ не выбрался из Риги.
Экс-президент ФИДЕ Кирсан Илюмжинов уверяет, что в таком красивом заповеднике — самое место для красивых шахматных комбинаций. Время такое — хочется красивого. За время пандемии, показалось Илюмжинову, мир немного стал сходить с ума: в Австралии, Хорватии задумались над дискриминацией в шахматах — почему игру все время начинают белые? Французы предлагают вместо черно-белых шахматных фигур переходить на розово-голубые. Но ветеран ФИДЕ заверил: он надеется, что шахматы — умственная все-таки игра — в конце концов помогут увеличить в мире удельный вес здравомыслия.
Жизнь прожить есть только два способа, — писал физик Эйнштейн. — Согласно первому чудес не существует. Для второго все вокруг — сплошные чудеса
Тем временем председатель орловской федерации, он же главный судья Андрей Лунев, с директором (и, между прочим, бывшим мэром города Орла) Сергеем Ступиным дают отмашку — начали турнир. А это пятьдесят два участника от мала до велика, московские, орловские и курские, туляки и белгородцы, липецкие и смоленские. Столы для них — по аллее, ведущей к музейной богадельне. А на аллее возле «Флигеля изгнанника» — столики для двадцати участников (тут тоже есть и старики, и дети-вундеркинды) сеанса одновременной игры с гроссмейстером Валерием Чеховым.
Играли всюду. Правда, кто-то предпочел крокет. Но пока турнир в разгаре — уединимся-ка с самим Тургеневым. Где еще, как не в его «дворянском гнезде». Ведь есть что обсудить. Такое совпадение: писатель вспоминал о шахматах чаще всего — в шестидесятых годах позапрошлого века. Как раз тогда, когда весь мир ничуть не хуже нынешнего «пандемического» трясло от умственных шатаний и недостатка здравомыслия.
В письме приятелю Колбасину Тургенев выражался прямо: «Время приняло слабительное — и неудержимо стремится — не хочу сказать куда». И шахматы, и все тут очень кстати.
Нейман бил его в Париже
В библиотеке Спасского остались кипы шахматных журналов — исчерканных его пометками. Он всё искал изящные дебюты. Жизнь ему вечно представлялась птицей с переломанным крылом — и все хотелось угадать, что будет в эндшпиле, чем дело кончится.
Вот из писем тех лет:
* «Перед обедом хожу играть в шахматы в Cafe de la Regence и претерпеваю частые поражения».
* «Играю в шахматы, слушаю хорошую музыку».
* «Выезжаю мало и ничего не работаю: играю в шахматы».
* «Дождик льет с утра до вечера, и небо имеет вид мокрого утиральника. Работа, по милости руки, остановилась. Вследствие этого жизнь проходит довольно однообразно — я много читаю, играю в шахматы».
На шахматной доске 64 черно-белые клетки. Он еще не знает — но ему будет отмерено на жизнь по совпадению 64 года.
Шестидесятые открылись для него романом «Отцы и дети» — а завершились романом «Дым». Между этими двумя шагами — череда сплошных скандалов: товарищеский суд с Гончаровым, дружба врозь с Некрасовым, следом рассорился с Герценом, с Толстым чуть не стрелялся на дуэли — и всё в одно десятилетие. Был царский манифест, крестьянское освобождение, сбывались либеральные надежды вроде бы — вот только жизнь вдруг стала серой, сплошные черно-белые квадратики. Он встретил друга юности Бакунина, беззубого, оплывшего и одержимого идеями всемирной смуты, — и написал под впечатлением: «Какая безжалостная мельница — жизнь. — Так людей и превращает в муку — спросите вы? — Нет, просто в сор».
Тургенев стал разыгрывать свои шестидесятые, как шахматную партию. В шестьдесят четвертом начал строить свой домик пряничный — особняк в Баден-Бадене, под боком Виардо. Тургенев будто бы пытался из чудес построить декорации — при том, что в глубине души он в чудеса не верил.
В Баден-Бадене он и напишет «Дым» — и к шахматам этот роман, который вызовет негодование Достоевского и откликнется в «Бесах», — имеет прямое отношение. Из двух абзацев «Дыма» выйдет Лужин — случайный, мимолетный персонаж Тургенева. Его фамилию даст через много лет герою своего романа о шахматном вундеркинде Владимир Набоков. При этом сам герой «Защиты Лужина» зарифмуется с главным героем тургеневского «Дыма», Литвиновым. Тот и другой сидят в кафе на водах, в Бадене. Один отмахивается от назойливых ос — другого раздражают сплетницы, «царицы ос». И оба усмехаются похоже. Да и невеста Лужина вдруг спросит у Набокова: «Так делали тургеневские девушки. Чем я хуже?»
Оба героя возвращаются к своим семейно-юношеским травмам. Там самое загадочное, там первая любовь и там, в начале, может быть разгадка. Чтобы понять хоть что-нибудь и осознать себя, героям надо постоянно скатываться из реальности в воспоминания. Или выстраивать действительность на шахматной доске. Отец набоковского шахматного гения окажется в напоминание о «Дыме» автором знаменитого романа «Угар». Он хочет сделать сына героем повести «Гамбит». Хочет разгадать загадку сына, стеной отгородившегося от отца и от распавшегося мира.
В романе «Дым» был монолог у одного из персонажей, Потугина, о любви и нелюбви к России — за него и ополчились на Тургенева. А между прочим, весь этот поток сознания Потугина вызвал как раз один из вундеркиндов, юный самородок-пианист. Потугинское бешенство, по сути, было лишь от собственной ущербности. От нереализованности. От того, что у него у самого — не сбылось.
Тургеневский герой Литвинов убежал от демонической красавицы: «Григорий Михайлович… Григорий… — послышался за его спиной умоляющий шепот. Это единственный тургеневский роман, герой которого набрался храбрости вернуться все-таки к своей ангельской невесте. Герою у Набокова послышалось такое же: «Из холодной тьмы, донесся голос жены, тихо сказал: «Лужин, Лужин». Но он найдет свой выход — выйдет в никуда, в окно.
Через пару лет после романа «Дым» Иван Сергеевич пожаловался приятелю: «От шахматов я совсем отстал; в последний раз в Париже Нейман так меня бил, что даже жалость в зрителях возбуждалась; правда, то был Нейман, самый сильный игрок после Морфи». Густав Нейман был автором популярного шахматного учебника, победителем громкого международного турнира. Лет в тридцать пять (он прожил всего 42) сошел с ума. А Морфи? Американский юный гений Пол Чарльз Морфи прожил 47 лет. Играть перестал, когда не было и тридцати. Причина та же: тяжелый душевный недуг.
Всё кажется, будто Тургенев и при жизни виделся с будущим набоковским Лужиным. Романы переломных эпох, сосуды сообщающиеся. Иван Сергеевич становится «реальней будущим». Его герои разрывались между Badenом и Баденом. Между смутьянами — и сливками самодовольства. Налево Запад, направо Восток. «Дым, шептал он, дым». И шахматы не помогали.
А в 1870-м его избрали вице-президентом первого в Германии международного шахматного турнира. В шахматах, как в жизни, все можно просчитать, но итог всегда непредсказуем.
Базаров бронзовеет
А в Спасском-Лутовинове турнир прошел по-настоящему, как праздник. Победитель — Константин Беспалов из тульского Щекина. У девушек — Лиза Дорохина из Белгорода. Третье место занял москвич Базаров (не Евгений — Константин).
Гроссмейстер Валерий Чехов в качестве постскриптума разобрал одну из тургеневских партий. Его игру в парижском кафе «Режанс» с крепким польским мастером Мачусским. Тургенев выиграл, использовав элементы еще неведомой тогда «защиты Нимцовича». Гроссмейстер Чехов уверяет: он играл почти что как профессиональный шахматист. Эту тургеневскую победу воспевал парижский шахматный журнал «Нувель Режанс». Года за два до смерти, приехав в Ясную Поляну, Иван Сергеевич припомнит ту же партию. В воспоминаниях сына Толстого, Сергея Львовича, сохранился его восторженный рассказ о возбужденных зрителях: «Замешался национальный интерес: русский играл с поляком. Подумавши, Иван Сергеевич сделал выигрышный ход, и поляк сдался. Когда он это рассказывал, мне показалось, что в нем билась патриотическая жилка».
Завзятый «западник», Тургенев всё время всех запутывал. Любил гамбиты — мог пожертвовать фигурой. Писателя в кругу парижских шахматистов прозвали «рыцарем слона» — Le chevalier du fou. Но ведь французское le fou одновременно означало — и шахматного «слона», и «безумца» (даже «лицедея» и «шута»). В печальном рыцаре слона одновременно жил лукавый Дон Кихот? Но титулом Иван Сергеевич гордился.
****
Чего ждать в сентябре Спасскому-Лутовинову? После шахматного турнира директор Сергей Ступин приступает к подготовке Тургеневского охотничьего фестиваля. Жизнь бьет ключом. В хорошем смысле.
Восемь месяцев назад музей-усадьбу возглавила новая команда — ее концепция развития музея имеет многообещающее название «Смена парадигмы при сохранении матрицы». Что это означает? В недалеком будущем — «Фестиваль дворянской кухни», мастерские, туристические туры, привлечение к сотрудничеству «творческих групп», путешествия с родителями и детьми в «ночное» тургеневских времен. И даже восстановленный стеклянный улей, висевший за окном Варвары Петровны Тургеневой. Планов на пятьдесят страниц — причем все мелким почерком.